Лирика

***
В кафе на калужском вокзале двое приезжих — по виду музыканты. В некоторой озадаченности смотрят на пригоревшие блинчики.
— Что кушать будете?
— Ммм… пожалуй, нет. Кофе… Только не растворимый. Молотый есть?
— Вареный! — хором подсказывают девицы из-за прилавка. — Из машины!
— Да… Заварной.
— Вареный! — возражают девицы с пуристским негодованием.
И презрительно смотрят на безграмотных путников.
— Спасибо, милые, — один из сидящих слегка кланяется, — спасибо, что не в среднем роде. Спасибо и на том.

***
На рынке, памятуя о своей хозяйственной неполноценности, всегда прислушиваюсь к разговорам «опытных домохозяек». «Людка купила синих кур, а где — не говорит». — «Она всегда была себе на уме. А мы травись тут». Не сразу понимаю, что синие куры, символ советского птицеводства, стали знаком качества, символом пищевой безопасности — как продукт натюрель, gens free; нынешние же, дебелые, густо нашприцованные, в самом деле — неотвратимо отдают рыбой. Мойвой ли их кормят, будто кошек, или заливают в тушки рыбий жир? Все загадка, интрига, нанотехнологическая магия.

***
— Здесь курят? — спрашиваю в кафе.
— К сожалению, курить нельзя. Или к счастью, к удовольствию, к радости, на здоровье, как пожелаете!

***
Звоню в муниципальное учреждение, спрашиваю специалиста такого-то.
С обидой отвечают:
— У нас рабочий день заканчивается.
— Он у вас через сорок минут заканчивается, — напоминаю я.
— А вы нас за людей не считаете, да?

***
По вагону электрички проходит офеня — дама лет сорока. Шоколад — явно просроченный. Тринадцать рублей, пятнадцать рублей. Начинка пралине. Вкус бразильского кофе. Никто не отзывается.
Я сижу у выхода. Она присаживается рядом, достает книжку — «Учебник физики за 8 класс», пролистывает и со стоном говорит:
— Так хочу в Севастополь!

***
Разговариваю с очень молодым следователем. Грамотная речь, отлично держится, но совсем юный. Оказывается — еще не закончил юрфак, учится на последнем курсе. «Как же так?» — переспрашиваю у прокурора. Машет рукой: «У нас ветеранами считаются люди со стажем в пять лет. Куда угодно уходят — в адвокатуру, в бизнес, юрисконсультами… в лучшем случае — в Москву. Текучка как на вокзале…» — «Зарплата?» — «Да не в зарплате дело. Искушений много, соблазнов…» В семиметровом кабинетике сидят два следователя, и пока я разговариваю с одним, другой берет показания у потерпевшего; четыре голоса сходятся в абсурдном многоголосии; вспоминаю, что-то похожее показывали в «Маленькой Вере». Стоило реформы городить, чтобы все это так сошлось, так прозвучало.

***
Вице-мэр областного города говорит: задержка троллейбуса на 20 секунд должна считаться чрезвычайным происшествием! Меж тем троллейбусы в городе разбиты и в обеденное время забиты людьми по самое не могу, а дороги такие, словно на них танцевали бульдозеры. Это очень симптоматично для нового муниципального стиля: щепетильность и пунктуальность в разрухе. В другом городе видела клумбу тюльпанов по соседству со страшной, двухлетней давности, ямой с навесным мостиком.

***
Коммерческая медицина бьет все рекорды. Почему стоимость трех пломб в новом, никак еще себя не зарекомендовавшем и совсем не роскошном медицинском центре оценили в 27 тысяч рублей, а в известной клинике — в 8?

***
Хорошая новость: в Краснодаре около 300 семей получили новые квартиры. Семь лет спустя — но все-таки получили. Для этого власти оживили долгострой — заброшенный проект, несколько лет стоявший без хозяина. Всем хорошо: и пострадавшим, и дольщикам.
В порядке утопии — мерещится поддержка краснодарского почина по всей стране. Вспоминаю кукольный театр в Туле. Его начали строить лет тридцать назад — серые коробки так и стоят в самом центре города, в окружении уже немного состарившихся «элитных» новостроек. Освоят, не освоят? Для этого нужны не громадные деньги, а добрая воля правителей, — но со вторым всегда плохо, оно неизменно пребывает в системной недостаточности.

***
В командировках всегда покупаю региональную прессу — не критики ради, но как самый короткий путь в советское детство: пленумы, заседания, совещания, назначения, визиты. Посевная, ударные стройки. Очень популярны теплые, задушевные очерки — о семьях ветеранов, мир-да-любовь, о вышивальщице икон, о редких рептилиях в квартире. Потрясающий беспроблемный мир, солнечный, работящий, дружественный. Только небо, только ветер, только радость впереди. Голодовки, забастовки, отчаянные очереди за лекарствами, дурной транспорт — весь социальный ад если и проникает на ее страницы, то как-то бочком, бочком, застенчиво, в капельных дозах и мелким петитом (кто-то кое-где у нас порой). В Москве, впрочем, тот же мир воспроизводят районные СМИ.
Прочитаешь — и прямо-таки молодеешь на миллион лет.

***
В Твери, при большом стечении публики, духовенства и софитов, торжественно открыли памятник князю Михаилу Тверскому. Но краеведы быстро обнаружили ошибку в надписи — вместо «Ярославич» написано «Ярославович». Местные филологи, впрочем, немедленно заверили насмешников, что оба варианта допустимы. Ура морфемной толерантности: этак и Ярославну, что рыдала зегзицею на путивльской городской стене, впору называть Ярославовной.

***
За последнюю неделю более всего подорожали продукты для бедных: рис, пшено, сахар. Про остальные продукты почему-то не говорят, и в этом есть какая-то дискриминация. Уже реанимированы куплеты времен сухого закона («если будет двадцать пять, снова будем Зимний брать»), но теперь в них вместо водки фигурируют яйца, соответствующие коннотации прилагаются. У меня такое ощущение, что цены в магазинах корректируются ежедневно, механически, по какому-то высшему маркетинговому замыслу. Пора, что ли, ввести в номенклатуру такую специальность, как «переписчик цен».

***
Таксист, с удовольствием, смакуя каждое слово:
— Вот такой закон хороший приняли с первого сентября, теперь кто сажает без лицензии — сорок тысяч штрафу. Министр МВД собрал преданных людей, назначил им зарплату по 50 тысяч, они будут подсадными утками, ловить частников. Сел, договорился, ррраз — и наручники.
Блаженно улыбается.
— Как же он машину поведет, в наручниках-то?
— А машину — конфискуют! — говорит он и заливается счастливым детским смехом.

***
Директор частной школы в Комсомольске полгода не платила учителю зарплату. «Просто так» не платила, а деньги — 18 500 рублей — истратила на личные, как говорится, нужды. Суд приговорил ее к штрафу в 10 тысяч.
Это тенденция: руководители чаще всего не выплачивают именно ничтожную зарплату, такую, за которую, казалось бы, и в суд идти неловко. Унижают и обворовывают людей, и без того оказавшихся в самом отчаянном, в самом уязвимом положении. Величина заработка стала маркером социальной защищенности, а готовность работать за небольшие деньги — меткой виктимности, своего рода изгойства. И руководитель с блатным прищуром оценивает, кто в коллективе «опущенный», а с кем надо считаться.

Евгения Долгинова

Версия для печати